Александр Чулков
Ты тиха, как трава и прекрасна хотением курв,
я горю над тобой, я врезаюсь в тебя - «Гинденбург»,
и совсем не поддельно звучит обожания вздох,
и как облачко пара, колечко дыхания - «ох».
Извини, что сейчас, только раньше никак я не мог.
Я был занят другой, королевою всех недотрог.
Даже взглядом своим заставляла смущаться она.
Лишь потом я узнал, как была ко всему холодна.
Эта маска её, этот гений — ловить дурачьё,
дать почувствовать жадность владения в слове «моё!»
Этот пестик кристальный и блеск лепестков изо льда...
Ах, Изольда, Тристан пил вино, оказалось — вода.
Лучше в правде греха откровение божье искать,
чем, не зная любви, равнодушное эго ласкать.
Лучше позже, но жить, чем не жить вообще никогда.
Лучше правда, у лжи сто причин — ни туда, ни сюда...
Извини, говорить о другой — это глупость мужчин,
жажда каяться там, где и патер сказал бы: «Молчи!..
Всё забудь, окунись в этот миг — это дар, благодать.
Ничего в этой жизни прекрасней тебе не видать!»
Ты всё знаешь, прошла... Ты вгрызаешься медленно в грудь,
будто вырезать хочешь на ней: «Не оставь, не забудь!»
Я тебя не забуду... (Ещё не забыл ни одну)...
Я врезаюсь в тебя, я «Титаник», идущий ко дну...